Гоголь на льду

Фокин ставит пьесу, заигранную со студенческой скамьи в театральных вузах, так, словно и не знает об этом, и не видел этих образцов никогда, чему, зная театральный опыт этого режиссера, вряд ли можно поверить. Как будто власть традиции не давит своим грузом.

Режиссер трактует Гоголя как великого русского абсурдиста, и все, что льет воду на эту мельницу, идет в дело: место действия – не купеческий дом на каменном фундаменте с горшками герани на окнах, а каток. Да-да, самый настоящий (художник – Александр Боровский). Этот каток театр выписал откуда-то из-за границы, а вместе с ним пришлось выписывать и машину для заточки коньков. Такие вот катки заливались в конце позапрошлого века в парках народных гуляний. На этом пятачке будут выступать женихи-«одиночники». Парного катания почти не увидим. Не считать ведь за выступление пары попытку Кочкарева составить ледовый дуэт, когда неугомонный якобы друг ставит в пару на катке Агафью Тихоновну и Подколесина. Они так дернутся от благодетеля-тренера в разные стороны, что чуть не разорвут его пополам.

Фокин добавляет персонажей, втянутых в женитьбу, чтобы опять же усилить наш, отечественный абсурд. Режиссер вводит в список действующих лиц чиновника Пантелеева, гостинодворца Старикова. Первого играет маленькая актриса (кажется, именно ее мы видели в легендарном «Нумере в гостинице города NN».) Галина Егорова, второго – Аркадий Волгин. Маленький (такие люди не любят, когда их называют лилипутами) тоже готов принять участие в спортивных жениховских состязаниях – а почему бы нет? Ведь моряк Жевакин допущен к соревнованиям, а у него не то что петушиная нога, – в спектакле александринцев у Балтазара Балтазаровича ног и вовсе нет, и он единственный не демонстрирует владения коньком. Однако ловкость, с которой он передвигается на инвалидной дощечке на колесиках по льду, – тоже мастерство, которому можно выставить баллы.

И упомянутый гостинодворец – жених, но волею случая он не заявлен в обязательной программе. Вот вышли претенденты на медаль, стараются себя показать, катаются. Вдруг свист, удаль, пусть и не молодецкая (Стариков – в возрасте). Проносятся сани на полозьях, запряженные людьми, из них вываливается купец: огляделся – посмотрел. Проезжал мимо, посватался, потом передумал, свистнул, снова сани подали, и опять сгинул в ночи города так же внезапно, как появился.

Кочкарев принимает бешеное участие в женитьбе друга. В спектакле есть тому оправдание. При виде свахи в доме Подколесина он не лениво зевает, как это делал Михаил Козаков в спектакле Анатолия Эфроса, вопрошая с гомерической скукой: «Зачем ты меня женила?» Тут Кочкарев Дмитрия Лысенкова без лишних объяснений принимается душить сваху . Воображение дорисовывает, какую невесту подобрала ему Фекла Ивановна. Понятно, что сваха скрывалась от Кочкарева с тех самых пор, удружила она ему не на шутку. Ведь Илья Фомич так ей вцепляется в горло, что та начинает хрипеть. Вот-вот коньки отбросит... «Ах ты, старая ящерица!» – шипит от гнева Кочкарев и душит, душит радетельницу брачных дел.

Но сваха Марии Кузнецовой привыкла к благодарностям в таком роде. Она в спектакле – профессионал без романтизма. Вваливается в квартиру к Подколесину через окно, одетая в ватные штаны, валенки, тулуп, укутанная так, что лица не видно. Снег, что отряхивает, сыплется на мирно возлежащего на диване Подколесина. Ею исхожены-перехожены все концы города в поисках пропитания. Сил на красноречие нет. Третий месяц ведь ходит к надворному советнику. Лицо ее мы увидим не сразу. Только когда в проеме окна покажется рука Степана с рюмкой, тут Фекла Ивановна чуть-чуть личико разоблачит. Шугать ее в спектакле будут «сурьезно». Женихи загонят ее так, что она, избегая встречи с ними, ретируется в пространстве абсурда под самый потолок: ее лицо вынырнет и замрет на самом верху декорации.

Подколесин Игоря Волкова в этом спектакле – действительно надворный советник. Не только на словах он печется так щепетильно об одежде. Одет с иголочки, выгодно отличается от конкурентов. Не то что экзекутор Яичница Павла Юринова, похожий на завхоза, – даже, катаясь на коньках, портфеля не оставляет. Пусть Иван Кузьмич не так ловко овладел коньком, нет-нет да и сбивается на шаг, а то и рискует упасть, но элегантен, слов нет, и Агафья Тихоновна Юлии Марченко должна бы замереть при виде такого дворянина: в цилиндре, плаще с накидкою. Еще чуть-чуть, и такого можно ставить в шедший на этой императорской сцене «Маскарад» Всеволода Мейерхольда (хотя, как уже заметил читатель, в «Женитьбе» Фокина чаще аукается Мейерхольд более поздних лет).

Валерий Фокин дает своему Подколесину право остаться лирическим персонажем, право не жениться, тем более в таком вот антураже русского абсурда. Он мечтатель, даже отчасти поэт. С каким мастерством ведет актер свой последний монолог, перед тем как совершить последний прыжок из окна! Сомнениями он делится с залом, забирая и нас в союзники. Поворот декорации. И мы вместо с катка оказываемся в тесном пространстве его квартирки. Он снова лежит на диване, в очках, улыбается. С ним рядом гора книг. На них свечка. Подколесин гасит ее. Показательных выступлений – женитьбы – не будет.